Официант нажал кнопку, и лента остановилась.
— Это же была May! — выпалил Пётр.
— May или Бау, — махнул рукой официант, — дело не в этом. Известная вам дама из этого разговора сделала вывод, что вы хотели бы попасть на Шепелявую улицу.
— На Шепелявую улицу? — удивился Пётр.
— Эта девочка, говорила именно о Шепелявой улице. Если бы я снова включил магнитофон, вы бы услышали, как вы рассердились, когда она не захотела вам объяснить, что имеет в виду. Известная вам дама хочет доказать своё расположение к вам, которое она сохранила после цирка в Не Там, и хочет показать вам Шепелявую улицу.
— А разве я не могу пойти туда завтра сам?
— Завтра будет уже поздно, потому что кошки узнают… — Официант ударил себя по губам. — Ой, я чуть не проболтался!.. — Он посмотрел на Петра с некоторой долей сочувствия: — Не волнуйтесь. Будьте рады, что вы сегодня ещё повеселитесь. — Он снова заговорил презрительным тоном: — Ну, так хотите попасть на Шепелявую улицу?
— А почему бы и нет?..
— Тогда пошли. — Официант поднялся и повёл его к боковой двери. — Придерживайте шляпу.
— А у меня нет никакой шляпы, — возразил Пётр.
— Тогда не придерживайте, — миролюбиво сказал официант, открыл дверь и подтолкнул Петра.
Поток воздуха подхватил Петра и понёс его по узкому коридору, как пух одуванчика. Не успел мальчик опомниться, как он уже стоял на старинной улочке, освещённой белым светом карбидных фонариков.
— Где я? — закричал Пётр.
От одного из фонарей отделился здоровенный детина в тельняшке, со шрамом на правой щеке. Походкой вразвалку он подошёл к мальчику и сказал:
— На Сепелявой уличе.
— Как вы говорите? — засмеялся Пётр.
Моряк обиделся:
— Я не говорю, я сепелявлю. Сепелявить жначительно крашивее. Не правда ли? — Он с грозным видом встал против Петра и поднял руку со сжатым кулаком так, что на ней вздулся огромный бицепс с вытатуированным якорем.
Увидев этот кулак. Пётр робко согласился:
— Да, конечно.
— Тогда просепелявьте, — потребовал моряк.
— А что мне прошепелявить?
— Што хотите.
— Не мосете ли вы покажать мне вшю Сепелявую уличу? — спросил Пётр.
— Конешно, раж вы так крашиво сепелявите, — согласился моряк и опустил кулак, похожий на гигантский молот. — Посли шо мной!
Они шли по каменной мостовой. Моряк рассказывал;
— Сепелявая улича только для людей с крепкими нервами и тязёлыми кулаками. Ешли у ваш не крепкие нервы и не тязёлые кулаки, то лучсе шюда не ходите, пан… пан…
— Меня зовут Пётр, — забыл прошепелявить мальчик.
— Сепелявьте! — грозно приказал моряк.
— Меня жовут Пётр, — поправился мальчик.
— Хоросо, пан Пётр, — похвалил его моряк. — Шначала жайдём в решторан и выпьем по штаканчику.
— Но я не могу.
— Поцему?
— Ведь в решторан детям нельжя, — прошепелявил Пётр.
Моряк махнул кулаком так, что погас ближайший карбидный фонарь,
— У наш вшё по-другому. Посли. Они вошли в ресторан с надписью:
ШИШЛИ-МИШЛИ
За стойкой стоял гигантский официант. Он походил на официанта из кафе, откуда Пётр прилетел на Шепелявую улицу, но только был на две головы выше и намного плотнее.
— Цто вам угодно? — спросил он, улыбаясь, у моряка и Петра.
— Лимонаду, — сказал Пётр. Моряк и официант удивились.
— Этого у наш нет, — сконфужено признался официант. — Таких крепких напитков мы не дерзим. Мозет быть, вы хотите штаканчик молока или кефира? У наш ешть такзе превошходные шливки.
— Два штакана шливок! — загудел моряк низким голосом и ударил кулаком по стойке так, что зазвенели все стаканы.
У одного из столиков сидела девушка, лицо которой прикрывала зелёная вуаль.
Моряк, очевидно, был с ней знаком, потому что обратился к ней с приветствием;
— Привет, Наумофелия!
— Ждравштвуй, ижборождивший вше моря, — прошепелявила ему в ответ девушка под зелёной вуалью.
Петр прислушался внимательнее. Вот как! Hay преследует его и на Шепелявой улице! Она определённо боится, чтобы он не убежал из сна.
— Кто это? — спросил он моряка.
— Наумофелия? — Моряк едва не захлебнулся от смеха. — Это экшкуршовод по ждешнему паноптикуму. Жнаете, што такое паноптикум? Это крашивый дом, в котором находятшя одни только шкажочные першонажи. Давайте попрошим её и она наш туда проведёт.
Он подошёл к Наумофелии, но в этот момент с треском отворились двери, в помещение вбежали четыре обезьяны, которые начали скакать и прыгать друг через дружку. За ними с достоинством вошла старая обезьяна в сборчатой юбке и силоновой блузке и сказала:
— Дайте этим ожорникам цетыре штакана кокошового молока. — Потом она глубоко задумалась. — А я, позалуй… Што бы мне такое выпить? — Она несколько раз подпрыгнула. — А я, позалуй, выпью бананового шоку.
Когда моряк и Пётр опомнились от суматохи, которую наделали обезьяны, они увидели, что Наумофелия исчезла. Просто испарилась.
— Мозет быть, она узе вернулашь в паноптикум и здёт наш там? Посли, — сказал моряк, но в его гулком голосе чувствовалось удивление.
Дом с надписью.
ПАНОПТИКУМ
выглядел покинутым. Висячий замок на воротах и опущенные жалюзи свидетельствовали о том, что паноптикум не работает. Но моряка не так-то просто было провести. Он начал бить в дверь тяжёлым кулаком.
Ничего. Ни шороха, ни единого звука.
Моряк продолжал колотить в дверь.
Снова ничего. Ни слуху ни духу.
Моряк нажал на двери так, что петли заскрипели.
— Цего вы ломитешь? — послышалось за их спиной. Они быстро оглянулись. На тротуаре стояла девушка в зелёной вуали.